«НАСТОЯЩИХ МУЖЧИН» не так уж много в этих стерильных коридорах.

Детская больница. Онкологическое отделение. Это место не для спринтеров. Здесь ничего и никогда не получается взять штурмом. Нельзя сказать, что здесь нет места подвигу. Просто подвиг этот может растянуться на несколько лет и закончиться страшным поражением. Без обид, но чаще такие битвы выдерживают хрупкие и «слабые» мамы.

Именно поэтому я хочу рассказать вам про нескольких отцов, которых мне повезло знать, и которых я с гордостью называю своими друзьями.

Простите, но большинство этих историй будет грустными.

Так уж сложилось.

Папа Башата

Его зовут Муслим. Он водит самосвал, живёт в деревне, километрах в ста от Алма-Аты.

Когда мы познакомились, он едва говорил по-русски. Так, что я не сразу поняла, о чем толкует мне взволнованный голос в телефонной трубке. Мальчик. Двенадцать лет. Опухоль.

Он продиктовал название, и я кое-как записала на листке.

Мы попробуем помочь, — сказала я, — Но мне нужна фотография мальчика. Понимаете? Фото! Надо фото. Срочно. Пришлите мне на электронную почту фото.

Я понял, — сказал папа.

Когда через полчаса в моем доме снова раздался звонок, я уже знала, что Башат не выживет. Такую опухоль как у него лечить пока не умеют нигде в мире. Даже в Америке. Даже в Германии. Даже в Израиле. Так было написано в энциклопедиях.

Звонил мне фотограф из того фотоателье, куда папа Башата привёл своего мальчика, недавно пережившего первую операцию на мозге.

Я ничего не понимаю, — сказал фотограф, — у мальчика какая-то нашлепка на голове, они дали ваш номер, чего они хотят?

Я не успела сгруппироваться, и вывалила на бедного постороннего фотографа все, что только что прочла про Башатову опухоль.

О Господи, — услышала я на том конце провода, — Я все сделаю. Я сам пришлю вам фото. Не надо денег. Я сделаю бесплатно.

Так в нашей жизни появился черноглазый серьезный Башатик.

Мама мальчика осталась дома. В больнице, на съемных амбулаторных квартирах, у знакомых, снова в больницах — с ним был отец. «Жена не сможет, — сказал Муслим, — Это же трудно. Она плачет все время»…

Плакать было нельзя.

Фонды собирали деньги. Врачи бились с опухолью не на жизнь, а на смерть. Операции, лучевая терапия…

Пока Башат мог читать и писать, он учился. Папа Муслим сказал ему: «Столько хороших людей помогают тебе, ты должен быть достоин!» Он старался. На каждую встречу папа приносил мне тетради, исписанные аккуратным четким почерком. Ни одной ошибки. Только пятерки. Башат требовал, чтобы я «проверила» их все. И я читала….

Подтверждала, что он «достоин»…

Потом почерк стал портиться. Потом Башат больше не мог писать.

Потом стало понятно, что все идет к концу и мы проиграли.

Благодаря безумно дорогой терапии, мальчику не было больно до самого конца.

Когда пришла пора уезжать домой, папа Башата поблагодарил каждого врача и каждую медсестру в больнице.

Я знаю, что доктора помнят его благодарность до сих пор.

Когда мальчика не стало, Муслим звонил мне каждый день. Не для того, чтобы пожаловаться. Он звонил, чтобы рассказать, что в дом приходил мулла. И были все соседи. И угощение. Все, как положено. Чтобы я не сомневалась. Чтобы всем передала, что они провожают своего мальчика достойно.

Несколько лет прошло, но каждую Православную Пасху у меня, католички, рано утром звонит телефон, и я слышу голос мусульманина Муслима: «Воскрес Христос!»

И я отвечаю послушно: «Воистину!»

Воистину.

Папа Анжелики

Его зовут Аршавир. Он милиционер из Степанакерта.

Дочку они ждали очень долго. Ходили по врачам, вымаливали в церкви. Вымолили. Умницу, скромницу, красавицу.

А в шестнадцать лет на спине у Анжелики обнаружили опухоль. Да такую, что даже видавшие виды врачи с Каширки развели руками: очень агрессивная, не отвечает на лечение.

Они сидели вдвоём на моей кухне — Аршавир и Светлана. Папа и мама. Оба уже не очень молодые люди. Оба — едва живые от горя.

— Совсем ничего нельзя сделать? — спросил папа Анжелики. И я, неожиданно для самой себя, сказала:

— Мы попробуем Израиль.

— Они помогут?

— Не знаю. Но ты будешь уверен, что для твоей девочки было сделано все, что можно сделать на этом свете.

Я до сих пор не могу понять, как это удалось Аршавиру.

У них были карабахские паспорта. То есть, документы почти никем не признанного государства. У них не было времени выправлять бумаги. Все те, кого я подняла своими воплями о помощи по всему интернету уверенно говорили, что выехать никуда с такими документами невозможно. Там была огромная бюрократическая машина, и против неё был всего-навсего человек. Папа Анжелики. И папа победил. Получил все вкладыши, все переводы, все документы. Визы. Все это — меньше чем за три дня.

Не понимаю, как мы собрали деньги. Ни один фонд не брался помогать иностранке, от которой отказались Московские доктора. У нас не было даже расчётного счёта. Им было некуда ехать и негде жить в Израиле. Мы не знали, в какую клинику ехать.

Меньше чем за неделю откуда-то собрались громадные средства. Ну, по нашим понятиям громадные. Девочку с мамой поселила у себя моя подруга, сама только что пережившая несколько блоков химиотерапии. Ещё одна наша подруга нашла клинику. Самых лучших врачей.

В Тель-Авиве Анжелика впервые увидела море.

Вот так, у моря и на качелях, мы её и запомнили. Абсолютно счастливую.

Она все мечтала повторить это самое море.

Этого не случилось.

В последние месяцы жизни своей девочки папа Аршавир ушёл с работы, чтобы держать её на руках. «Жена не может», — сказал он, -«Это очень трудно».

Новый год и непременное 8 Марта начинаются у меня со звонка Аршавира.

Каждый раз он говорит мне, что мы — его семья. Наверное, мне придётся выполнить своё обещание, и поехать в Степанакерт. Увидеть самые красивые в мире горы и любимую церковь нашей девочки Анжелики.

Папа Богдана

Его зовут Анатолий. Толя. В большом селе на Западной Украине у Толи пасека. Там самый прекрасный на свете мёд, и самые вкусные яблоки. Ещё Толя — пономарь в своей сельской церкви.

Богдана мы знали пять лет из его коротенькой восьмилетней жизни. Мама Богдана не смогла остаться в больнице. Плакала все время, не могла ничего делать. Толя оставил ее дома со старшей дочкой и стариками, и переселился в больничную палату. Кормил, утешал, носил своего мальчика на руках на процедуры. И всегда улыбался.

— Ты такой молодец! — как-то сказала я, — не унываешь…

— А что, это поможет? — серьезно спросил Толя.

Богдан обожал машинки. Передавая в стерильный бокс каждую новую игрушку, папа говорил Богдану: «Смотри, Татьяна Викторовна сказала: будешь болеть — отберёт назад!»

Богдан заговорщицки улыбался в ответ. Он привык, что папа все время шутит…

Так он и уехал в Киев — с целым игрушечным автомобильным парком. Мы из последних сил верили, что украинские доктора смогут то, чего не смогли московские. В разгар событий на Майдане я писала украинским друзьям: «Помогите, не оставьте, это наш мальчик, мы отсюда помочь уже не можем!»

Украинские фонды и просто волонтеры сделали для Толи и Богдана все, что было нужно.

Всему нашему «Конвертику» Толя передал, что молится за нас каждый день, как мы молились за него и за его мальчика.

Только совсем недавно мы доели банку густого меда с запахом яблок…

Папа Катюши

В своем рассказе я не изменила ни одного имени. Мои друзья помнят Муслима, Толю и Аршавира. Очень простых людей, совсем не похожих с виду на супергероев.

Мой последний рассказ будет про русского папу, москвича.

Его имя я изменю, потому что эта история не закончена, и я очень верю, что у нее будет счастливый конец.

Мишиной дочке Катюше сейчас одиннадцать лет.

Когда она родилась, семье, как и многим таким семьям, доброхоты шептали: «Откажитесь! Все равно она долго не проживет! Куда она вам такая, вы молодые, родите еще здоровенького малыша!»

Доктора говорили, что Катюша никогда не встанет на ножки, никогда не научится держать ложку, и даже никогда не узнает своих папу и маму. Папа Миша твердо сказал, что никому свою девочку не отдаст и ни на шаг не отступит.

Время от времени мы с друзьями помогаем оплатить Катюше очередную реабилитацию. Найти важную должность за большие деньги Миша не может — вся его жизнь подчинена главному: дочери. Каждый раз на встречу со мной папа приносит новое видео. В последнем маленьком фильме по комнате уверенно шагает улыбчивая хорошенькая девчонка с нарядными бантами. Школьница. Самостоятельная.

Пусть это пока особая школа. Пусть пройти Катюша пока может только от двери до окна.
Рядом с таким папой она справится.

Этот текст я писала ко Дню Отца.

Кажется, пока этот праздник еще не стал всенародным.

Может быть, таких отцов, как те, о которых я рассказала, не очень много.

Да и истории мои вышли не очень веселыми.

Но имена этих мужчин я перебираю как четки, когда хочу вспомнить, на ком, собственно, держится мир.

 

Источник http://www.pravmir.ru/nastoyashhih-muzhchin-ne-tak-uzh-mnogo-v-etih-sterilnyih-koridorah/

Назад к списку