РАЗГОВОР В ДРУГОМ ИЗМЕРЕНИИ. № 8 (126), август 2017 г.

Мужскому полу редко интересны излюбленные женские темы.
Мода, шопинг, кулинария  —  что здесь привлекательного для думающего человека?
Другое дело, если об этом рассуждает  священник,   философ...
Самые избитые темы приобретают неожиданные измерения...

В гостях у редакции журнала «Отрок» (№ 3 (45), 2010 год) протоиерей Николай Доненко - автор ряда исторических исследований,
настоятель церкви Покрова Пресвятой Богородицы в посёлке Ореанде, 
благочинный Ялтинского округа. Член Синодальной комиссии Украинской Православной Церкви по канонизации святых,
председатель Комиссии по канонизации Симферопольской епархии.
Беседа с о. Николаем с бытовых вопросов плавно перетекла к предметам возвышенным.

— ОТЧЕ, ИНОГДА СКЛАДЫВАЕТСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО МЫ ЖИВЁМ В ОБЩЕСТВЕ, ГДЕ ПОТРЕБЛЕНИЕ ТОВАРОВ И УСЛУГ ЯВЛЯЕТСЯ САМОЦЕЛЬЮ. КУЛЬТИВИРУЕТСЯ ОТНОШЕНИЕ К САМОЙ ЖИЗНИ КАК К НЕКОМУ ПРОДУКТУ ПИТАНИЯ. НА ЭТОМ ФОНЕ РАСЦВЕЛИ БЕСКОНЕЧНЫЕ КУЛИНАРНЫЕ ШОУ И ГАСТРОНОМИЧЕСКИЕ ЖУРНАЛЫ. А КАК ВЫ ОТНОСИТЕСЬ К МОДЕ НА КУЛИНАРИЮ?

— Если мы посмотрим на ландшафт политический или социальный, то увидим, что все партии, которые претендуют в наше время на власть, являются не политическими, а, скорее, бытоустроительными.

Сейчас многие стремятся соответствовать моде: быть красивыми, богатыми, жить в абсолютном комфорте и тем самым оседлать иллюзию ничем не подтверждённого благополучия, мечтательную сладость жизни. По сути, это вхождение в буржуазные ценности как некий противовес христианским, трансцендентным, Богом дарованным ценностям, которые по своей природе выходят за пределы этого мира. И, конечно же, человек с христианской интуицией не может впасть в бытоустроительство как самоцель. Хотя нельзя сказать, что у христианина быт не должен быть устроен. Но когда отсекается Божественное, неотмирное, когда ставни закрываются и свет пакибытия не входит в пространство человеческой души, начинается уже шизофрения с кулинарными запахами.

Сейчас в культуре, в социуме мы видим гастрономическое отношение к жизни — попробовать, «скуштувати». Этот момент невероятно остр и важен для общества потребления. Если в церковнославянском языке слово «потребить» означает «уничтожить», то современный человек получает имя «потребитель» как статусное наименование, в порядке награды. Например, Катя измеряется не своей образованностью, не интеллектом, не красотой или талантом, а тем, сколько она может потребить. Ты равен тому объёму товаров, услуг — коммунальных, туристических, дизайнерских, — какие можешь потребить. В этом есть гастрономический момент. Если паломник освящается, уже сделав первый шаг навстречу священной цели, предположим, на пути ко Гробу Господню, то турист — не только сам не освящается, но и профанирует всё, к чему прикасается, то есть потребляет время и пространство, потребляет святыни или художественные ценности. Отсюда же и тяга от всего «отломать кусочек», через фотографию уловить кусочек вечности. Гастрономический подтекст довольно универсален. Само гурманство связано с желанием потреблять и обладать.

— НО ГОТОВЯТ ЧАСТО НЕ РАДИ ТОГО, ЧТОБЫ СЪЕСТЬ. НРАВИТСЯ САМ ПРОЦЕСС.

— И путешествуют не для того, чтобы понять смысл и способ жизни других народов, реально приобщиться к другим культурам. Тут и сублимативные вещи. Бывший курильщик стремится подкурить кому то сигарету и подержать зажигалку... Так и с едой. Будешь много есть — будут щёки видны из за ушей, а это обидно. Подобная страсть небезопасна и для здоровья.

— ТОГДА КАК ОПРЕДЕЛИТЬ СВОЮ МЕРУ? ГДЕ НАЧИНАЕТСЯ ИЗЛИШЕСТВО? СКОЛЬКО, НАПРИМЕР, ОДЕЖДЫ ПРИЛИЧНО ИМЕТЬ ЧЕЛОВЕКУ С «ХРИСТИАНСКИМИ ИНТУИЦИЯМИ»?

— Преподобный Силуан Афонский рекомендовал есть столько, чтобы после трапезы хотелось молиться. Это правило можно отнести и к одежде — одеваться так, чтобы было удобно и легко ходить пред Богом. Душа жаждет смысла, наполненности, того, что согрело бы её. Но будучи дезориентированной, она всю свою страсть выпускает совершенно не по адресу. Почему и не получает насыщения. Если от пищи нет удовлетворения, это нехорошая пища. Если кока-кола не утоляет жажду, то зачем её пить?

Если у тебя есть жажда накопления, она внушена тебе Богом. Только ты употребил её не совсем верно. Надо накапливать мысли, идеи, опыт. Опыт — это единственное, что ты можешь взять с собой в вечность, с чем ты предстанешь пред лицом Божиим. Всё остальное — рефлексия на внешний мир.

Что касается одежды, важно различать, что значит просто надеть красивую вещь — и что значит уметь её носить. Если современный мужчина наденет смокинг, вероятнее всего, он будет выглядеть не джентльменом, а официантом. По всей видимости, одеваться — не механический процесс. Надо ещё уметь носить. А женщин, умеющих носить хорошую вещь, как и мужчин, крайне мало. Потому я ставлю вопрос по-другому: неважно, сколько у тебя одежды и какая она вообще, важно, кто ты и что ты хочешь сказать, надевая те или иные вещи.

В современном мире мужественность, как и женственность, мало востребованы. Современный мир сосредоточен на других, далёких от Православия реалиях. Поэтому, как мы видим, многие отроковицы знают «как», но долго не знают «зачем». А женщина становится женщиной лишь тогда, когда понимает «зачем». Понимает, что за представлением себя с помощью одежды, косметики стоит чадородие, материнство, которое, как утверждает апостол Павел, и оправдывает её перед Богом. Если это всё не замыкается в одну цепь, то появляется асимметрия с элементами порой явного уродства.

— НО КРАСЯТСЯ И ЖЕНЩИНЫ, ВПОЛНЕ СЧАСТЛИВЫЕ В БРАКЕ... И ОНИ, КСТАТИ, НЕ МЕНЬШЕ ПРИСТРАСТНЫ К ШОПИНГУ.

— Совершенно верно, красятся! И тем самым подтверждают свою ещё не утраченную женственность. Конечно, это не единственный и, возможно, не лучший способ, но и он имеет место, если к нему относиться без фанатизма.

Страсть к шопингу можно аттестовать как болезнь, невроз, к тому же, она не связана с хорошим вкусом и искусством одеваться красиво. Странным образом наше время предлагает великолепные образчики высокой моды. И в то же время практикуется дебильный минимализм: потёртые джинсы, спортивная обувь, несвежая футболка без бюстгальтера на стареющем теле — смотрите, завидуйте, я — американская гражданка! В сущности, это тотальное обеднение, нигилизм, облачённый в бесстыдство.

— МОДА НА МЯТЫЕ ФУТБОЛКИ ТОЖЕ ИМЕЕТ СВОИ КОРНИ?

— Мода всегда политична, мода всегда философична. Она есть свидетельство о содержании эпохи. Всматриваясь в моду, мы судим о смысловых течениях того или иного времени.

Мода, одежда — это вещи, через которые транслируется иной способ жизни, образ мыслей, исповедание других ценностей. Если ты не заточен постоянно отслеживать, как бы тебя не облапошили, духовно не обокрали, не отняли ценных для тебя идей, подложив взамен что-то другое, — это действительно страшно. Это происходит не на уровне формальном, а на уровне художественном, образном. За счёт чего Америка победила в холодной войне Советский Союз? За счёт трансляции художественных ценностей и агрессивного навязывания своего образа жизни. Почему они настаивают на своём идиотском «Макдональдсе»? Эту пищу даже собаки не едят... И экономически это неоправданно. А они распространяют его по всему миру. Стало быть, есть умысел. Кстати, небольшой пример. Когда японцев депортировали из Америки в концлагеря во время Второй мировой, как у нас татар или чеченцев, то одной из форм подавления национальной идентичности было лишение их японской пищи и японской одежды. И если молодые ещё кое-как приспосабливались, то старики просто умирали, поскольку для них это было разрушением традиционного способа жизни, убийством смыслообразующего центра.

— ДОПУСТИМ, С МОДОЙ НАДО БЫТЬ ОСТОРОЖНЫМ. НО ПОЧЕМУ СРЕДИ ПРАВОСЛАВНЫХ «ЗАЧУХАННОСТЬ» СЧИТАЕТСЯ ЕДВА ЛИ НЕ ДОБРОДЕТЕЛЬЮ?

— Как правило, это вялотекущая депрессия, не имеющая отношения к Православию. Она вызывает острое неприятие, как ложь или подмена. Ещё в советское время сложилось представление: вот есть раба Божия Екатерина. Она учится в аспирантуре, имеет хорошие женские данные, прекрасные человеческие качества. Есть все перспективы для яркой самореализации. И вот она уверовала — и тут же слышит: Кать, бросай учиться. Ты православная? Ходи в церковь, молись Богу, и всё. Ну, если уж так случится — выйдешь замуж, желательно за какого-нибудь сторожа, который бросил какую-нибудь академию, и теперь при храме... То есть, по сути, идёт исповедание шагреневой кожи — всё должно сжаться, скукожиться в одну точку, горизонт возможностей должен быть сужен до предела. Дары и таланты, данные Богом, должны быть отвергнуты. Если человек здоровый — вполне естественно, он начинает сопротивляться. А тут начинают цыкать экзальтированные тётки, необразованные священники, неправославные по существу, а не по названию... Чтобы быть православным, мало быть крещённым в Православной Церкви, рукоположенным в иерейский сан. Можно называться как угодно, но вот быть православным — это всегда усилие ума и усилие сердца. И вот этого-то усилия мы как раз и не видим. А когда оно проявляется — качественно, сильно, дерзновенно — ой, тут что-то не то... И молодого человека с лёгкостью ставят на подозрение.

Когда ты уверовал на пятом курсе университета — тут же ставь задачу: стать ректором этого учебного заведения. Зачем? Затем, чтобы реализовать сверхзадачу: быть свидетелем Господа Иисуса Христа для всех, всегда и повсюду. Для этого требуется инструментарий: определённое социальное положение, интеллектуальный, профессиональный, карьерный рост. А вместо этого предлагается интеллектуально сузиться, прикрыться грязной тряпочкой, не помыть голову пару недель — чтобы не быть привлекательной: не дай Бог, кто искусится, соблазнится, возжелает... Глупость! В христианстве, напротив, всё расширяется до естественного предела. Существует своего рода особый кристалл каждой человеческой личности, в котором преломляется с неким уникальным коэффициентом свет Христов, который светит всем тем, кто человека окружает. В идеале человек становится настолько прозрачным свету Христову, что даже то, как ты сидишь, как говоришь, как живёшь, — является свидетельством.

У нас часто за смирение принимается неразвитость, подавленность и даже просто «задолбанность». Если человек малообразован, эмоционально уплощён, находится в стагнации, если у него баррикадное сознание, дискретное восприятие жизни, — говорят: какой смиренный молодой человек! А ведь это уже начинается медицина. Смиренным человек может быть и в статусе князя, и с мечом в руках, как это изображено на многих русских иконах. Борис и Глеб, как известно, были смиренными людьми. И Александр Невский. И многие, многие другие.

Я вполне разделяю мысль Новалиса: даже если ты не прав, ты должен быть в мире с самим собой. Святыми становятся цельные люди, а не те, у которых расщеплённое сознание и не прекращается гражданская война на территории души, сердца и ума. Если немецкий романтик для нас не авторитет, то вспомним блаженного Августина. Смысл его слов таков: пока ты не скажешь себе «аминь», ты не можешь произнести Господу «аллилуия». То есть — пока не признаешь, что ты есть ты, твоя молитва Богу будет несостоятельной. Это будет молитва без обратного адреса: тебя ещё нет, ты не обрёл лица, ты не признал в себе самого себя, не полюбил свою судьбу и себя принимаешь за того, кем не являешься. Соответственно, твоя молитва не может быть исполнена — нет обратного адреса. Это очень важный момент христианского мироощущения.

Маленький пример: сельская девочка, конопатая физиономия, курносый нос, толстые ноги... Понятно, что любая девушка из гламурных журналов нимало на неё не похожа. Но между тем — именно из этих журналов на стенке наклеены картинки со сказочными красавицами. По глазам её видно, что она себя ассоциирует с этими антропологическими удачами, лучшими женскими образцами, имея в себе уже некоторое расщепление сознания по факту того, что она никогда, ни при каких обстоятельствах не сможет быть такой. Она преодолевает свою судьбу, свою антропологию, она преодолевает то, что сотворил Бог. И если она «побеждает» — это поражение: её уже нет. Её победа связана с абсолютным уничтожением самой себя. Это торжествующий нигилизм, взрыв ужаса, который отменяет человека изнутри.

— ОЧЕВИДНО, ПРИЧИНЫ ЭТОГО РАССЛОЕНИЯ КРОЮТСЯ СКОРЕЕ В ПСИХОЛОГИИ ЧЕЛОВЕКА, ЧЕМ В САМОЙ РЕЛИГИИ?

— Иногда бывает очень трудно разделить, где заканчивается религиозное и начинается медицинское. Недавно разговаривал с психиатром о людях, практикующих смертные грехи. Он утверждал, что очень трудно определить причину, подтолкнувшую человека к запредельному, — пресыщенность развратом или врождённая аномалия, латентная (скрытая) шизофрения. То и другое, как мне представляется, рождает трещины в душе, через которые инфернальные пары́ проникают в сознание и овладевают человеком. Возможно, нам об источнике греха и не нужно знать. Для нас грех должен оставаться грехом, а копаться в причинах — удел специалистов. Исследовать сатанинские глубины чрезвычайно опасно.

— ПОГОВОРИМ О БОЛЕЕ НАСУЩНОМ ПРЕДМЕТЕ ИССЛЕДОВАНИЯ. КОГДА МЫ ЧИТАЕМ ЕВАНГЕЛИЕ, СЛЕДУЕТ ЛИ ДОВОЛЬСТВОВАТЬСЯ ГЛАВНЫМ СМЫСЛОМ ПРИТЧИ ИЛИ ЭПИЗОДА И ЕГО ОБЩЕДОСТУПНЫМИ ТОЛКОВАНИЯМИ? ЕСЛИ КАКИЕ-ТО ВТОРОСТЕПЕННЫЕ ДЕТАЛИ (СКАЖЕМ, ХАРАКТЕР СТАРШЕГО СЫНА В ПРИТЧЕ О БЛУДНОМ СЫНЕ) ВЫЗЫВАЮТ ПРИСТАЛЬНЫЙ ИНТЕРЕС — СТОИТ ЛИ ИСКАТЬ ОТВЕТ НА СВОИ ВОПРОСЫ, ИЛИ ВСЁ-ТАКИ СОСРЕДОТОЧИТЬСЯ НА ГЛАВНОМ?

— Кто может вместить, да вместит. Евангелие уникально тем, что оно предлагает ответы в зависимости от твоего духовного уровня, интеллектуальной подготовки и способности вмещать. Любой человек и даже целый народ можно оценить по способности вмещать и различать. Один может вместить много, другой меньше, а третий — как блюдце, совсем плоский.

Всякий читающий Евангелие соприкасается с Божественным словом, которое так или иначе воздействует на его личность, на его сознание. Можно читать и механически, но мы знаем, что ничего механического в Церкви нет. В Церкви всё благодатно и всё требует творческого осмысления. Если мы читаем художественный текст внимательно, мы понимаем, что это сотворчество. Читая Пушкина, надо становиться чуть-чуть Пушкиным, входить в диалог с его замыслом, с его ритмом, с его поэтическим образом. И понятно, что прочтение Пушкина в ХIХ веке, в начале и в середине ХХ, и в ХХI веке — совершенно разное: в одну реку трудно войти дважды. Образы прочитываются иначе, добавляются некоторые смыслы, интерпретации, ты ощущаешь иное качество бытия — и тот же самый текст говорит тебе о другом. Евангелие в этом смысле совершенно неохватно. Там всегда есть присутствие Самого Христа и всегда есть соприкосновение с той жизнью, которая единственно может называться Жизнью, которой мы все живы и которой мы надеемся войти в Царство Небесное. Всё зависит от способности твоей мысли, от способности твоего сердца, от дара рассуждения и открытости Христу. Тогда Евангелие начинает жить в человеческом сердце невероятным количеством смыслов.

Очевидно, что каждое поколение молодых людей должно быть воцерковлено, евангелизировано. Казалось бы, вот есть Евангелие, есть известные толкования — и достаточно. Но, оказывается, в каждом веке духовно сориентированные люди, имеющие благодатные дары, читают Евангелие и растолковывают другим, потому что вызовы времени — всегда разные. Вы младше меня и уже не помните, как в советское время краеугольным аргументом были слова «наука доказала». Это — невероятная, неоправданно большая дань позитивизму. Но за его пределами, как правило, мало кто что видел. Во-первых, как известно, наука ничего не доказывает. Не доказывает потому, что каждые 10–15 лет она меняет свои основные взгляды на мир. По мере развития, в свете новых открытий предыдущая истина оказывается неполной, недостаточной либо вообще отменяется. Или её основной смысл преломляется так, что требуются новые слова. Но если говорить о современной науке, мы, собственно, застряли на уровне интерпретации, потому что если описывать, что знает современная наука совершенно точно, придётся делать это в поэтических, образно-символических или религиозных терминах и понятиях, потому что это знание уже не помещается в простые, прагматичные, рациональные представления.

Если человек способен жить в полный рост, дышать полной грудью, поступать по воле Божией — тогда образуется особый шаг, особый интервал, особое движение личности, которая постоянно просветляется и преображается. Человек должен быть способен каждый камень преткновения превратить в ступеньку лестницы, ведущей к Престолу Божию. Так и здесь. Есть вызовы внешнего мира, внешних сумерек, сил зла. И фазы ответа — твоё новое прочтение Евангелия. Потому что Христос — Один и Тот же, всегда и вовеки. А мы,  как представители восточно-христианской цивилизации, христоцентричны по определению. Мы идём ко Христу и исходим из Христа, что бы мы ни делали, куда бы ни шли и что бы ни предпринимали. Оттого текст Евангелия неисчерпаем по существу.

— НЕТ ЛИ ПРОТИВОРЕЧИЯ МЕЖДУ ПРИРОДОЙ ЧЕЛОВЕКА И ТЕМ ДОВЕРИЕМ, КОТОРОЕ ХРИСТОС ЧЕЛОВЕКУ ОКАЗЫВАЕТ СВОИМИ СЛОВАМИ? В ОДНОМ МЕСТЕ — ГОРА, КОТОРАЯ ВВЕРГНЕТСЯ В МОРЕ, ЕСЛИ БУДЕТ ДОСТАТОЧНО ВЕРЫ. В ДРУГОМ МЕСТЕ — ПРОСИТЕ, И ДАСТСЯ ВАМ. ЧЕЛОВЕК, РУКОВОДСТВУЯСЬ ПЕРВЫМ ПРИНЦИПОМ, БРОСАЕТСЯ ОСУЩЕСТВЛЯТЬ ВТОРОЙ: ПРОСИТ, ТРЕБУЕТ, РАЗБИВАЯ ЛОБ ОБ ПОЛ ГОДАМИ — И ВЕРИТ, ЧТО ПОЛУЧИТ ПРОСИМОЕ. НО НЕ ПОЛУЧАЕТ. ПРИ ЭТОМ НЕ ВСЕГДА ЕМУ ХВАТАЕТ МУДРОСТИ ОСОЗНАТЬ, ЧТО ПРОСИТ ОН ТОГО, ЧТО ЕМУ НА САМОМ ДЕЛЕ НЕ НУЖНО И НЕ ПОЛЕЗНО. В ТО ЖЕ ВРЕМЯ, ЯСНО СКАЗАНО: ПРОСИТЕ.

— Такой простой вопрос: может ли Бог сотворить камень, настолько большой и тяжёлый, что Сам не сможет его поднять? Бог же всемогущий — значит, может. Но Он же и всесильный — так как же Он не сможет поднять камень? Однако Бог ещё и премудр, и этим снимается противоречие. Ты можешь разогнаться и удариться об стенку так сильно, что мозги расползутся — физической силы для этого хватит. Но у тебя же ещё есть рассуждение, есть любовь к Богу, любовь к ближнему, любовь к самому себе — а это всё меняет.

Эрнст Юнгер, немецкий мыслитель, пишет: мы хотим немного — лишь того, чего хочет судьба. Мы же, православные фундаменталисты, хранящие в своих сердцах постановления семи Вселенских Соборов, должны формулировать свою цель более определённо: мы хотим того, чего хочет от нас Христос. И всё остальное нас не интересует. Мы хотим одного — Царства Небесного, которое находится в нашем сердце. Оно сейчас уже находится, Христос говорит: «Царство Божие внутри вас», — и в то же время, мы таинственным образом находимся на пути к этому Царству. Это парадокс. Ещё Кант доказал, что человеческий ум антиномичен. (Антиномия — это два равно доказуемых закона, которые друг друга отменяют). Священное Писание антиномично, и отец Павел Флоренский в книге «Столп и утверждение Истины» приводит параллели: вот здесь так — а вот здесь иначе. Тут человек спасается делами — тут он спасается верой. Признаки психического расстройства, шизофрении — это абсолютная логичность. Чем человек гениальней, тем он парадоксальней. А когда утверждается только один тезис — всё, диссоциация и соскальзывание по фазе во мрак небытия умственного и душевного. Это не наше направление. Оттого и христианин — парадоксален, он вмещает в себя все противоречия в мире. Вмещает не за счёт формального уничтожения этого многообразия, а за счёт того, что благодать Святого Духа, свет Христов, любовь Христова — возводит человека на другой уровень, где противоречий уже нет. Это — движение по вертикали.

Психологическая ловушка в словах «стучите, и отворят вам» заключается в том, что Царство Божие берётся усилием, но не насилием. Современный человек часто думает, что цель оправдывает средства, и употребляет не усилие, а насилие, которое связано со страстью, в то время как усилие — с любовью, терпением и надеждой. Если парень влюблён, а девушка не отвечает взаимностью — что делает подлинно любящий человек? Он уходит в сторону и продолжает любить, даже если она выходит замуж за другого. Он любит её для неё самой.

— ДА РАЗВЕ ТАКОЕ ВОЗМОЖНО?

— Возможно и единственно правильно. Это важный момент: есть страсть, есть любовь. Апостол Павел говорит: «любовь не ищет своего». Страсть ищет только своё. Идеальное завершение нереализованной страсти — «так не доставайся же ты никому». А любовь — это когда «лишь бы ей было хорошо, лишь бы душа её спаслась». И тогда возможно чудо нестандартного поступка.

— КАЖЕТСЯ, ЭТО «НЕ НАШ УРОВЕНЬ»...

— Это евангельский, христианский уровень, тот уровень, к которому нас призывает Христос. А страсть всегда хочет обладать ради самой себя — в сущности, пожирать новое пространство, новую кровь. В этом нет ничего созидательного. Страсть всегда насилует, всегда разрушает. Любовь же — это всегда усилие сердца и ума. И приятие любви Божией тоже требует усилий. Когда человек отказывается, уклоняется или просто изгоняет любовь Христову, Господь отступает, но благодать Божия не перестаёт призывать этого человека. Ты хочешь пожить по своей дурной воле, по своим страстям, хочешь побыть пакостником — нет проблем. Благодать Божия отошла, но ты — Божий, и куда тебе деваться с подводной лодки? Любовь не может не любить, и на любое воздействие, в том числе и недружественное, она отвечает сообразно своей природе. Но любовь, опять-таки, — это не пассивное безразличие или мечтательное благопожелание. Это предельно активное состояние души. В Церкви человек — не то, что он есть, а то, чем он должен стать, это выход в новое пространство, это всегда прорыв и устремление к небесному, к иному качеству бытия.

Назад к списку