"Я СОВЕРШЕННО НЕ ПОМНЮ СВОЕГО РУКОПОЛОЖЕНИЯ В СВЯЩЕННИКИ". № 4 (122), апрель 2017 г.

Архимандрит Алипий Светличный.

Я совершенно не помню своего рукоположения в священники.

Помню себя на амвоне произносящим ектению в диаконском стихаре. Помню затем себя стоящим внизу амвона перед открытыми Царскими вратами иконостаса Трапезной церкви Киево-Печерской Лавры с покрытой белым возду́хом головой. Помню возглас протодиакона «Повели! Повелите!» А потом, словно кто выключил, как будто гипнотизер щелкнул пальцами - и все пропало из видимости. Ничего не помню. Очнулся только, когда у меня в руках оказался небольшой серебряный дискос с частью Тела Христова. И я его держал в руках и ужасался. Мне сказали, чтобы я молился. Я не знал о чем молиться, мне было просто страшно, что я теперь держу Тело Того, Кто держит весь мир. Я почему-то боялся уронить дискос и держал его так крепко, что было больно пальцам. У меня с трудом отняли Святое Тело, высвобождая дискос из цепких пальцев рук. И помню, что впервые Причащался в фелони…

Сегодня, в Крестопоклонную Неделю я стоял в алтаре Кирилловского монастыря, в соборе 12 века и наблюдал, как во время Литургии рукополагают моего многолетнего друга. Я ничего этого не помнил из своего рукоположения, но я видел всего себя в нем. И жутко переживал. 

Вот этот возлас от диаконов: «Повели!» - обращаясь к митрополиту, стоящему в алтаре, а затем: «Повелите!» - это уже к Церкви. И, почти насильно, вводят замешкавшегося отца иеродиакона в Царские врата под стройное пение священников «Святии мученицы, иже добре пострадавшие…» Хор подхватывает этот тропарь. А друга водят вокруг трапезы*  в алтаре среди загадочных ликов святых на фресках 13-го века. И он старательно пытается успевать креститься, лобзая каждый угол престола. Он обходит трапезу, как будто совершает Страстной путь в белом блистательном парчевом стихаре, еще с двойным орарем на плече, но уже готовый расстаться с ним…

Я точно знал, что я не должен был быть священником. И я много раз спрашивал: «Почему? Почему меня ставят на пост, который мне не по силам?»
Духовник тогда ответил: « Ни у кого нет сил… А кому-то надо…»

Отец Евстратий тоже не собирался быть иереем. Он 23 года служил в алтаре в сане иеродиакона. И был уверен, что войдет в вечность диаконом. Ему было вполне комфортно не брать на себя большего груза, чем уже было возложено. Поэтому  для него были громоподобными слова из телефонной трубки: «Вам надлежит явиться в Киевскую Митрополию с документами на рукоположение!» И он растерялся. Потому что не думал о священстве. Не запоминал действия иереев, не переходил границу даже мысленно, не вмешивался в священническую часть богослужения или проповеди. Он был просто служителем алтаря. А теперь его решили возвести в степень пресвитерства и он должен был получить благодать совершать от имени Церкви Таинства. Я искренне сочувствовал своему собрату, но обстоятельства не давали ему выйти из этого прямого коридора, он должен был смириться и принять возложенное.

И вот теперь я смотрел, как он падает ниц перед архиереем, лобзая часть омофора и руку митрополита. Его поднимают и вновь ведут вокруг трапезы, под громогласное «Слава Тебе, Христе Боже…» - выпеваемое духовенством в алтаре. И вновь отец старательно целует каждый угол святой трапезы. А затем и в третий раз закружили иеродиакона вокруг огромного престола, венчая Церкви навечно, а священники с диаконами радостно воспевали «Исаие, ликуй!...»

Возможно, что и я двадцать шесть лет тому назад был столь же бледен, и у меня был такой же обреченный вид. И я, наверное, так же падал без сил к ногам митрополита, а затем меня поднимали и тащили дальше для исполнения обряда. 

И вот теперь я видел в друге как меня ставят на колени у правого угла трапезы, возлагает архиерей на голову край омофора, полагает сверху скрещенные ладони и склоняясь говорит тихо, так чтобы слышал только освящаемый, как во время исповеди, о том, что ему надлежит молиться, молиться о своем недостоинстве, о прощении грехов и о той страшной благодати, что накроет его, освящаемого и посвящаемого…

Отклонившись от поникшего под архиерейскими руками, митрополит возглашает о благодати восполняющей недостающее и врачующей недостойное и пораженное, и о том, что этот человек, который был благоговейнейшим диаконом, моим сослужителем, другом и помощником, становится священным пресвитером…. И читает высоковдохновенные молитвы о посещении Духа Святого, об апостольстве, о силе, которую он – человек земной, должен вместить.

Митрополит казался в это время необыкновенно красивым, в нем словно все пылало, каждое его слово было поэзией, которую только он мог декламировать, как нечто личное. Владыка был в то время выходцем из Рая, Эдемского сада, где все величественно и совершенно и он - стройный, высокий, в царственном багрянце с крупными золотыми крестами по полю, с окладистой бородой был то ли пророком, то ли поэтом от Бога. Но то, как он молился и как выглядел, напоминало акт пророчества.

Затем было многократное «Аксиос!» на вручение каждой детали священнической атрибутики, волнение в алтаре при поздравлении новоосвященного. Продолжение служения Литургии.

А я все смотрел на человека, которого видел часто раньше. Видел, что прячет он взгляд, боится посмотреть на меня, хотя стоял напротив, с другой стороны престола в алтаре. Я прекрасно понимал почему. Я бы тоже прятался под нарочитой суровостью. А иначе можно разреветься как ребенку!

И я вспомнил. Вспомнил, что меня трясло тогда, двадцать шесть лет тому назад. И мне казалось, что теряю сознание. И теперь мой друг отец иеромонах тоже должен был собрать все свое мужество, чтобы выстоять службу до конца. Чтобы принять в свои ладони труженика дискос все с той же частью Тела Христова, что была дана и мне, и другим новопоставленным иереям, всем священникам от апостольских времен. И это надо было выдержать, выстоять, вымолить!

Крестопоклонная Неделя стала торжеством для человека, вышедшим на Крестный путь. Быть исповедником, готовиться к мученичеству можно и нужно ритуально красиво. Сегодня решиться на путь священства совсем не то, что было еще десять – пятнадцать лет назад. Церковь вновь гонима. И градус ненависти возрастает. Скоро, скоро нас один за другим поведут в застенки и на растерзания. Это надо понимать христианам. И первыми будут епископы и священство.

Но еще строятся где-то храмы, еще звучат колокола. А ад уже все заметнее и заметнее на земле, его тяжелая тень лезет из экранов телевизоров и компьютеров, он уже лижет опаляюще общество, оставляя стойкий серный запах. Как необходимо сегодня оставаться верными! Как важно завтра не предать!

* «трапеза» - престол в алтаре.