1. КАК НАШИ ПОСТУПКИ ВЛИЯЮТ НА БЛИЗКИХ. Профессор МДА А.И. Осипов. 2. КАКОГО ЦВЕТА ГЛАЗА ВАШЕЙ ЖЕНЫ? Митрополит Антоний Сурожский. № 9 (91), сентябрь 2014 г.

КАК НАШИ ПОСТУПКИ ВЛИЯЮТ НА БЛИЗКИХ

Профессор МДА А.И. Осипов

 То, что наши поступки влияют на наших родных, близких и всех тех, с кем мы общаемся, это непреложный факт. Уже древнегреческие философы считали, что всё человечество составляет единое тело. Так учит и христианство. А в теле, какой бы орган или даже какая клеточка ни заболела, страдает всё тело, и прежде всего, ближайшие клетки. Это хорошо видно при воспалительных процессах. Так же влияет настроение, или психическое расстройство, или аморальное поведение одного человека на других, особенно ближайших. Аналогичная связь существует и в области духовной. Преп. Серафим Саровский говорил: «Стяжи дух мирен и вокруг тебя спасутся тысячи».

Мы все влияем друг на друга и на состояние всего мира, хотя степень этого влияния, конечно, различна. Поэтому мы в молитвах обращаемся не только к Богу, но и к святым. Обращаемся и друг к другу с просьбой помолиться. Но действенность молитвы зависит от многих причин. Одна из них та, о которой сказал Господь Своим ученикам на вопрос почему они не могли изгнать беса: «Сей род изгоняется молитвою и постом». Не одною молитвою, но и постом, то есть подвигом тела! Потому, кстати, у нас в храме верующие стоят, ибо еще сохраняется понимание, что молитва совершается не только душой, но и телом.

А вот на Западе уже давным-давно утеряно это евангельское учение. Там для плоти создали полный комфорт, отменены посты, никакого воздержания даже перед причастием, за богослужением все удобно сидят, исповедь не обязательна, и она, практически, исчезла. По их новому учению телу в молитве участвовать не нужно. Лютер прямо говорил: «Душа не участвует в сладострастных делах плоти».

Помните, как Авраам обращался к ангелу, который пришел уничтожить Содом и Гоморру: «Господин, а если там пятьдесят праведников, не уничтожишь»? Тот отвечает: «Нет». Авраам продолжает: «А если сорок пять праведников, а если сорок, если … если десять, не уничтожишь»? Ангел сказал: «Нет, не уничтожу», и отошел. Есть, оказывается, некий уровень духовности человека и общества, за пределами которого начинается распад не только человеческой жизни, но и самой природы. Так что, характер духовной жизни как отдельного человека, так и народа в целом, конечно же, влияет не только на наших близких и дальних, но и на все стороны жизни.

Более того, по твердому учению Церкви, характер нашей духовной жизни влияет и на участь усопших. Церковь с самого начала своего существования молится об усопших с верой в то, что есть возможность изменить их состояние. Это изменение происходит не каким-то внешним, принудительным путем, но по молитвам и в зависимости от изменения нашего духовного состояния. Мы, живущие, ради любви к усопшим, которые сами уже ничего сделать не могут, можем оказать им существенную помощь через очищение своей души исполнением заповедей, покаянием, Причащением, делами милосердия. Поэтому, кто хочет действительно помочь усопшим, должен не просто свечку поставить или записку написать, но взять на себя хотя бы маленький телесный подвиг ради того усопшего, которого поминает. Вот тогда эта молитва будет действенна.

* * * * * * *

КАКОГО ЦВЕТА ГЛАЗА ВАШЕЙ ЖЕНЫ?

Митрополит Антоний Сурожский

Мне предстояло прочесть лекцию о созерцательной жизни, и Провидение послало мне стишок, который вам, вероятно, хорошо знаком, но вряд ли применялся для духовного научения. Он начинается так:

В лесу жила была премудрая сова.

Преостро видя все, скупилась на слова;

Скупясь же на слова, все слышала и знала.

Ах, если бы она для нас примером стала!

Я думаю, это почти исчерпывающее учение о созерцательной жизни для начинающих и для тех, кто живет приходской жизнью, для людей в миру. Стишок говорит нам, что первое условие, чтобы слышать — научиться некоторой степени молчания, первое условие, чтобы видеть — научиться смотреть. Это кажется очевидным. Но это не очевидно из того, как мы относимся к этой теме.

Вы прекрасно знаете, как мы слушаем друг друга. Пока человек говорит, мы в мыслях комментируем его слова, и в конце его речи у нас готово возражение ему. Мы не прислушивались к тому, что он говорил, мы вслушивались в то, что можем ему возразить.

То же самое верно в отношении зрения. Очень редко мы смотрим в лицо человеку так, чтобы запомнить и увидеть его. Часто ли мы помним лицо человека, которого каждый день встречаем на работе, на улице, на лестничной площадке? Мы узнаем человека по нескольким формальным характерным чертам, вот и все.

Я помню одного священника; проповедуя в его присутствии, я сделал подобное замечание. Он сказал: «Как я могу помнить людей, приходящих ко мне? Я слишком многих вижу!» Нет, он не видел никого из приходивших к нему! Потом он спросил: «Можете ли сказать, каким образом этому научиться?» Я ответил: «Закройте глаза и скажите, какого цвета глаза у вашей жены». Он не смог дать ответ! — они слишком долго были женаты…

И это чрезвычайно серьезно. Оно, конечно, звучит забавно, но это значит, что мы не видим людей и не слышим, что они говорят. Что касается слышания, тут дело обстоит некоторым образом еще хуже, потому что глазами мы способны, по крайней мере, узнать человека, опознать его, но так как мы трусливы, слушаем мы неохотно. Мы слушаем только слова, стараясь не брать на себя риск понять смысл, стоящий за словами; закрываем сердце, чтобы не брать на себя ответственность, чтобы не связаться с мыслью, с жизнью другого человека.

Вы встречаете человека и приклеиваете ему ярлык «учитель», «директриса», «епископ», «мой сосед», и как только вы наклеиваете ярлык, ярлык заслоняет вам человека. Потому что человек не есть то или другое из упомянутого, он чрезвычайно сложное существо, а вы знаете только одну его грань, отмеченную вашим ярлыком; а в нем есть еще бесконечно много граней, о которых вы даже не подозреваете.

Помню, однажды в Америке я зашел в старый храм. Я просто зашел посмотреть и увидел: сидит человек, охватив голову руками в состоянии, как мне показалось, глубокой подавленности. Я подошел к нему, обнял за плечи и сказал: «В чем дело?» Он обернулся ко мне и начал плакать, а потом рассказал, что женат уже двадцать пять лет, что он священник. И он обнаружил, что больше не любит свою жену, и единственный выход для них — расстаться. А если он расстанется с женой, то расстанется и со священством, потому что это будет полный крах всего, во что он верил.

Мы поговорили не очень долго, но действительно, что называется, «от сердца к сердцу». И я посоветовал ему пойти домой, и прежде чем позвонить в дверь, остановиться и осознать, что он ищет не девушку, на которой женился двадцать пять лет назад, что он не станет искать черты, которые он видел когда-то, и в целом девушку, которой больше нет; он остановится и скажет себе: я звоню в дверь незнакомой женщины. Кого я встречу? — и спросит себя, может ли он полюбить эту женщину, которую прежде никогда не видел. Он так и сделал, и потом написал мне, что никак не ожидал того, что случилось. Он остановился, отбросил все прежние образы, позвонил в звонок и взглянул в лицо женщины, открывшей дверь. И влюбился в нее. Потому что он посмотрел в лицо действительности и не отогнал ее ради того, что когда то было реально, но не отвечало его ожиданиям теперь.